Англия. 1888 года. Маги жили среди людей с незапамятных времён. Уважаемые жрецы древних богов, они благословляли урожаи и воинов, насылали проклятия на врагов и управляли погодой. Распространение христианства по Европе со временем становится угрозой для тех, кого раньше было принято почитать. Стремясь защитить свой народ, легендарный Король-Ворон возвёл барьер между становившемся враждебным окружающим миром и своими землями, давая приют всем желающим. Так появился Стормшир. Королевство, где легенды со страниц древних книг жили и дышали, где наука шла рука об руку с магией, а волшебники скрывались лишь от непогоды, мирно существуя с простыми людьми, поколения живущими с ними бок о бок.

Mist & Shadows

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Mist & Shadows » игровой архив » Вы наш гость


Вы наш гость

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

Вы! Наш! Гость!
мисс Линдсей Грейнджер, Цимбелин

— В таком доме хорошо убивать, — сказал я. — Или сходить с ума.
— Займемся и тем, и другим.
[zhopa][/zhopa]
https://i.pinimg.com/originals/ed/a1/b1/eda1b1bdc52150d549d0f101351eec2c.gif https://i.pinimg.com/originals/10/90/7b/10907b3ccab8a8d0e9c1d11be3705ec3.gif

[zhopa][/zhopa]3 сентября; Лондон, «дом с привидениями» на Парк-лейн
Особняк в районе Мэйфейр — немалое богатство, особенно оно достаётся волшебным образом безвозмедно, то бишь даром. Однако все ведь знают, что даром достаётся или что-то никому не нужное (а это точно не особняк на Парк-лейн), или что-то слишком странное. Ну и, в общем, да, оно живое![zhopa][/zhopa]

Отредактировано Cymbeline (2019-11-11 23:32:12)

+1

2

Для того, чтобы оставить мисс Гринвуд в гостинице потребовались все снотворные капли, которые были у Линдсей и вся ловкость, коей была наделена Клара, но это того стоило. Отправляться на знакомство с неожиданным наследством под бдительным оком заслуженной старой девы было решительно невозможно. Даже воздух Лондона казался мисс Гринвуд совершенно неприличным, что уж говорить о людях на улице. Если бы на то была воля мудрой компаньонки Линдсей, девушка бы вообще не покидала гостиничного номера, а еще лучше – заперлась бы в часовне пока не придет время возвращаться назад в родной Девоншир.

Было уже около трех часов пополудни, когда Линдсей лихо спрыгнула с подножки кэба на Парк лейн, 9 и огляделась. Клара расплатилась с кэбмэном и коляска удалилась под звучный цокот копыт на булыжной мостовой. Мисс Грейджер поправила шляпку, потеребила манжет своего пальто, зачем-то посмотрела на затянутое тучами небо и решительно двинулась к высоким воротам за которыми располагалось ее странное наследство.

- Я все еще думаю, правильно ли я поступила, Клара, - сказала она задумчиво, изучая узор на кованной решетке и подъездную аллею за ней. На воротах вместе с завитками и травами сплетались в битве диковинные звери. Чем-то таким… необычным веяло от этих ворот. Необычным, но совсем не пугающим. – Может быть, мне и вовсе не стоило ничего подписывать. По крайней мере, до того, как я увижу дом.
- Вам виднее, мисс, - неуверенно пробормотала служанка. Она смотрела и на ворота, и на аллею, и на дом с одинаковым суеверным страхом. Линдсей нахмурилась, осмотрела все еще раз, но не поняла, что могло так напугать Клару. Она вообще была не из пугливых. А тут… Ну ворота со странными мордами. Ну старые. Ну и что?
- С тобой все хорошо? – на всякий случай спросила девушка. Клара выдавила из себя натянутую улыбку и закивала. Линдсей открыла ридикюль и достала оттуда связку ключей. Тоже улыбнулась. – Давай ты откроешь?
Вопреки ее надеждам, Клара вовсе не обрадовалась, хотя обычно ухватилась бы за возможность сделать что-то первой с радостью. Она неохотно взяла ключи и начала вставлять их в калитку по одному. Одинаково безуспешно. Прошло десять минут, все ключи были опробованы, но замок так и не открылся.
- Этот адвокат, наверное, отдал Вам не все ключи, мисс, - с облегчение сказала Клара. – Давайте поедем и потребуем у него оставшиеся? Конечно же, мистер Дэвис нам поможет, он ведь…
- Дай-ка сюда, - требовательно протянула руку Линдсей. Просто так сдаваться она была не приучена. Когда кольцо с ключами оттянуло ей руку и она вставила первый попавшийся в замок, раздался натужный скрип, и створка калитки начала медленно открываться.
- Как же так, - растерянно проговорила Клара, - ведь я…
И тут она взвизгнула так, что редкие в этот час прохожие начали оборачиваться.
- Она шевельнулась, мисс! – громким шепотом затараторила служанка, тыча пальцем в ворота. – Голова! Шевельнулась! Я видела, правда!
- Хорошо-хорошо, - Линдсей успокаивающе погладила Клару по руке. – Не нервничай, пожалуйста.
- С этим домом что-то не так, мисс, - жалобно сказала служанка. – Давайте туда не пойдем? Вернемся потом, с мистером Дэвисом…
- Мы только посмотрим, - сказала Линдсей, стараясь говорить ласково и не пускать в тон раздражения. Клара была чем-то ужасно испугана. Может, правду говорила мама, о том, что воздух Лондона способствует всяческим болезням? – Это просто старый дом, Клара. Он стоял пустым много лет. Ничего плохого не случится, если мы будем смотреть куда идем и не трогать все подряд. Хорошо? Давай, пойдем быстрее, на нас уже косятся.

Они вошли в скрипучую калитку и медленно пошли по подъездной аллее. Садовые скульптуры были покрыты плесенью и мхом, но все еще красивы. Фигуры людей и животных, наверняка взятых из античных мифов. Аллея была засыпала сухой листвой и та скрипела под ногами. Даже этот звук, совершенно обыденный, ужасно пугал Клару, и та шла, вцепившись в локоть Линдсей. Та же, в свою очередь, совершенно не понимала, что случилось с той храброй и веселой девушкой, которую она знала всю свою жизнь. Ее и правда стоит показать врачу, подумала она мельком.

Вместо львиной головы дверной молоток оказался украшен головой горгоны. Змеи вместо волос, отлитые из старой зеленоватой бронзы, казалось, шевелились, уступая игре света и тени. Линдсей протянула руку и коснулась их, но ощутила под пальцами только металл. Как, собственно, и должна была.

- Она моргнула! – вскрикнула Клара. Линдсей недовольно нахмурилась.
- Не говори глупостей! – отрезала она и вновь зазвенела ключами. Дверь открылась с натужным скрипом, открывая темный провал коридора. Окна была чем-то закрыты. Ткань, наверное, подумалось мисс Грейнджер, и она сделала было шаг вперед, но была перехвачена Кларой.
- Мисс, пожалуйста, давайте уйдем! – взмолилась служанка. – Здесь так страшно! Пожалуйста!
- Я пришла осмотреть дом, - уже куда холоднее сказала Линдсей. – И не уйду, пока не сделаю этого. Если тебя пугают пустяки вроде молотка на двери – подожди меня на улице!

Откровенно говоря, она надеялась, что после этих резких слов, Клара опомнится и пойдет на попятную, но она немного помялась, потом пробормотала «только не задерживайтесь, мисс» и рванула к воротам со всех ног. Линдсей следила за ней с чувством легкого разочарования. Клара всегда поддерживала ее во всех авантюрах, а тут вдруг… И что здесь такого страшного?

Просорный холл встретил ее темнотой и тишиной. Линдсей подошла к оному из огромных окон и коснулась портьеры – и та едва не упала прямо ей на голову, девушка едва успела отпрыгнуть. Зато стало куда светлее. Пол был выложен каменной черно-белой мозаикой, узор которой Линдсей не могла охватить полностью. Вверх уводила широкая каменная лестница с коваными перилами. Мисс Грейнджер сделала несколько шагов вперед и когда поставила ногу на первую ступенью ощутила… нечто. Как будто легкий ветерок поднялся в пустом доме. «Сквозняк» - решила она и начала подниматься.

Она сама не могла решить, почему ей пришло в голову осматривать дом со второго этажа. Она поднялась по лестнице, медленно прошла по верхней галерее. Первая попавшаяся ей комната оказалась заперта, но долго подбирать ключ не пришлось. Это оказалось что-то вроде кабинета, судя по очертаниям. Заходить и отодвигать портьеры, Линдсей не стала и двинулась дальше, выборочно открывая комнаты, коих здесь было великое множество. Было тихо, но тишина не пугала и не угнетала ее. Это была не мертвая тишина брошенного дома. Это было похоже на то, что она зашла в комнату, где спит человек, и вести себя тихо, чтобы не разбудить его – простая вежливость.

Четвертая комната по счету, которую открыла Линдсей, оказалась спальней. В темноте она видела силуэт широкой кровати и четырьмя столбиками. Повинуясь какому то порыву, она вошла, сделала несколько шагов и вскрикнула.

У окна стоял человек.

Он стоял неподвижно, но силуэт его четко обозначался в тусклом свете, льющейся из-за открытой двери. Высокий, тонкий и совершенно неподвижный. Он не повернулся на звук. Даже не шелохнулся.

- Сэр? – неуверенно позвола Линдсей. Ответа не было, и она сказала громче. – Сэр? Вы меня слышите?

Очевидно, он не слышал. Линдсей глобоко вздохнула и шагнула ближе. Подошла к окну, отодвинула портьеру – на этот раз та не упала – и, наконец, увидела… Правда, ей понадобилось время, чтобы поять, что именно она видит.

Одетый в темный, покрытый пылью фрак и некогда белую рубашку, сам покрытый пылью, перед ней стоял человек… или нет?.. Линдсей протянула руку и коротко, опасливо коснулась щеки человека. Щека оказалась мягкой, но… ниже, там, где шея встречалась с плечами, почти скрытые воротом рубашки, холодели металлические пластины. «Статуя» - решила девушка. – «Просто крайне реалистичная статуя». Она хотела было рассмеяться своей глупости, но смех застревал где-то в горле.

Линдсей вновь протянула руку и провела пальцем ото лба статуи – холодного, но мягкого, словно и правда покрытого живой кожей – вдоль носа. За сероватым слоем пыли скрывалась смуглая кожа, какая бывает у выходцев юга Европы или обитателей колоний.

- Кто тебя здесь поставил? – спросила она, глядя на юное лицо мальчика, который мог бы быть не старше ее самой. Пальцы ее вновь коснулись шеи. Металлические пластины были плотно подогнаны друг к другу, но кончик пальца Линдсей вдруг царапнул острый край. Она зашипела от неожиданности и сунула палец в рот.

- Ты поранил меня, - обвинительно ткнула она статую пальцем в нос, но потом решила, что развлечений довольно , огляделась и вышла из комнаты. Оставалось еще много других комнат. Кто знает, может и в них понаставили странных статуй.

Отредактировано Lindsey Granger (2019-11-14 14:35:49)

+2

3

Дом спал, и сны ему снились спокойные. Дому нравилось нежиться в блаженной дремоте, и он нисколько не желал снова просыпаться. Уже очень, очень давно его покой никто не тревожил — насколько давно, сказать было нельзя: часы остановились, потому что заводить их было некому, так что всё время смазалось и почти исчезло. И это было хорошо, от этого было спокойно.

Сад, некогда поражавший нарочито выверенной небрежностью — «романтичностью», как было модно выражаться — и сейчас оставался великолепно буйным, но никакого направления в нём больше не осталось. Листва опадала тогда и туда, когда и куда ей хотелось. Дикий виноград, ранее деликатно оплетавший лишь восточный угол здания, сейчас разросся и подбирался к парадному балкону над богато украшенным крыльцом. Крылатые фигуры на крыше покрылись всем, чем могли покрыться: патиной, ржавчиной, птичьим помётом. Вторая ступенька широкой лестницы, ведущей к высокой входной двери, треснула посередине: один из шлифованных мраморных блоков готов был совсем вывалиться и держался в своём гнезде только потому, что его никто не тревожил. Кустарники разрослись, и теперь некогда прямая и строгая живая изгородь достигала полутора человеческих ростов. Клумбы, устроенные по обе стороны от расширявшейся у входа подъездной аллеи совсем перемешались и утратили рисунок, но на них всё ещё цвели поздние хризантемы.
Но ни дом, ни сад вовсе не выглядели обветшалыми, заброшенными или разграбленными — учитывая, что особняк стоял пустым вот уже четверть века, этому нельзя было не удивиться. Высокие окна первого этажа даже не были закрыты ставнями, но стёкла оставались целыми — никто не покусился даже на яркий витраж, украшавший большую гостиную. Дверь не носила следов взлома, и никому не пришло в голову хотя бы устроить ночлежку в беседке, уплетённой колючими побегами роз.

Но теперь покой дома был потревожен, и он медленно, неохотно просыпался: глаза ещё не были раскрыты, но глубина сна мельчала, и в медленное течение грёз прорывались звуки и образы из реального мира. И не несло в себе никакой опасности, напротив, на этот раз дом рад был пробудиться: наконец-то вернулись его хозяева.

Юную даму ничто не задерживало, даже ступенька старой лестницы не скрипнула у неё под ногой, но за походкой знакомой незнакомки следило намного больше глаз, чем она могла себе вообразить. Резные дверцы высокого буфета — сцена охоты — украшавшего собой площадку лестницы, фреска на потолке, кованая ручка двери, расписной шёлк абажура, чей-то портрет на стене, укрытая в неглубокой нише статуэтка — лица были везде, и хотя их глаза ещё были мёртвыми, и взгляд ещё нескоро приобретёт осмысленность, что-то видеть они могли.

Все эти видения — неясные и нечёткие, как утренний сон — заполняли разум Цимбелина, разрушая владевшую им до этого темноту. Он не хотел этого, но ничего не мог поделать: хозяин вернулся домой, и дело слуг — подчиняться. Могущественная магия, удерживавшая странную жизнь в выкованном теле, могла запретить ему действовать, но над мыслями и чувствами была не властна: вместе с сознанием к Цимбелину возвращалась ненависть, ничего не имевшая общего с необдуманной горячечной злобой. Ненависть была холодной, расчётливой и очень терпеливой.
Но она не могла подарить ему способность двигаться, и Цимбелин стоял на своём месте и ждал, когда ему будет «подарено» право ожить полностью — хотя он сомневался, что будет. В прошлый свой визит хозяин прошёл мимо него, не удостоив единственного слугу даже взгляда, не то, что приказа или касания. Дворецкому оставалось только одно: слушать шаги. Шаги приближались. Лёгкие, короткие — незнакомые. Шагала дама, понимал он, и чем ближе она подходила, тем явственнее был шорох её платья. Как странно. Дама была одна.

Дверь отворилась без скрипа, и дама вошла в господскую спальню — большую комнату с высокими окнами, выходившими в сад. Сейчас окна были скрыты под тяжёлыми портьерами, но сад-то никуда не делся. А дама была совсем юной, судя по голосу и по лицу, которое она сама повернула к застывшему дворецкому. И принялась чертить пальцами у него по лицу.
Лицо, естественно, осталось недвижным, а Цимбелин ощутил смесь любопытства, недоумения и отвращения. С некоторых пор он не переносил никаких прикосновений, потому что слишком хорошо помнил, что прикосновения обычно несли с собой боль. Сейчас он не мог испытывать боли, но воспоминание-то осталось. А ещё юная дама явно не знала, что он такое. И куда она пришла. И что именно сделала только что.

Капелька крови — слишком мелкая, чтобы оставить пятно, не затерялась в слоях пыли, а легко проскользнула между шестерёнок на шее — в том месте, где шея могла поворачиваться и сгибаться — и продолжила свой путь глубже, в недра искусно сделанного тела. И как только она достигла своей цели, тело ожило и Цимбелин обернулся. Движение далось ему тяжко, потому что он давно уже отвык двигаться, но никакого скрипа или скрежета, который мог бы издать несмазанный механизм, не последовало. Цимбелин обернулся к двери всем телом и задумчиво провёл собственной рукой по лицу. На пальцах осталась пыль.
Ему понадобилось около четверти часа, чтобы принять приличный облик: в хозяйском шкафу всё ещё хранились щётки для одежды и прочие предметы гардероба. Пыль была сухой и соскальзывала покорно, словно признавала своё неуместное поведение. Юная дама тем временем прошла в соседнюю комнату — дверь располагалась слишком далеко от двери спальни и вела в хозяйский рабочий кабинет, наводя на мысль о потайной комнате, смежной со спальной.

Цимбелин вышел в коридор и тихо притворил за собой дверь. Ковёр делал его шаги тише, но заглушить совсем не мог: слишком тяжёлым, много тяжелее человеческого, было его тело. За кабинетом располагалась библиотека, и он направился туда, но входить не стал. Остановился в проёме приоткрытой двери: дверь была двойной и в те времена, когда хозяин жил здесь, держалась открытой.

— Назови своё имя, — потребовал дворецкий ровным голосом, лишённым всяких эмоций. Ни вежливых обращений, ни приветствия он не удосужился проговорить: кровь пробудила его, как пробуждался дом, но лицо и голос были незнакомыми. У него не было приказа оставаться вежливыми с незнакомками, покуда хозяин не вернётся.

+2

4

В комнате было темно и даже окно которое Линдсей открыла раздвинув плотные портьеры и стараясь не задохнуться от пыльной бури, не осветило помещение полностью. Силуэты покрытой чехлами мебели позволяли предположить, что это место было чем-то вроде кабинета. Здесь стоял массивный стол (она откинула чехол и провела ладонью по гладкому тяжелому дереву), одно кресло, какие то закрытые шкафы, замки которых ей не удалось отомкнуть, ряд книжных полок – сейчас совершенно пустых за исключением каких то коробок. В одной из них Линдсей нашла несколько свечей и спички. Как ни странно, последние не отсырели за то время, что дом стоял пустым.

Линдсей взяла со стола подсвечник, вставила в него три свечи и подожгла фитили. Стало светлее, но, почему-то, неуютнее. Девушка прошла с подсвечником вдоль стен. На них висели какие-то картины, тоже затянутые тканью. В очередной раз Линдсей подумала, кому вообще пришло в голову бросить этот дом – огромный, старый, заполненный дорогой мебелью и предметами искусства – а потом просто отдать его первой встречной. Что связывало ее и мистера Пеннироуда. В адвокатской конторе она не получила ответа на этот вопрос. Там она вообще никаких ответов не получила.

Тяжелые шаги по коридору она услышала не сразу. Только когда они зазвучали вплотную к двери Линдсей тревожно обернулась. Ей подумалось, что это могла вернуться Клара и хотела было ее окликнуть, но поняла, что силуэт в проеме двери, освещенный тусклым светом свечей и тем, что лился через мутное окно, никак не походит на силуэт Клары. Начать с того, что это явно был мужчина, пусть стройный и не очень высокий. У Линдсей похолодели ладони. «Грабитель!» - мелькнула у нее паническая мысль, и девушка инстинктивно сделала шаг назад. Еще один, еще, пока не уперлась спиной в стол. Мужчина тем временем, не молчал. Его резкий сильный голос совсем не вязался с хрупким внешним обликом. А потом Линдсей его узнала.

- Что?.. – охнула она. – Ты… Вы – статуя!

Панические мысли вроде «Статуя ожила!» и «Колдовство!» постепенно оказались вытеснены здоровым раздражением. Линдсей даже не уронила подсвечник. Нет, она аккуратно поставила его на стол и выпрямилась.

- Должна сказать, что это была умелая мистификация, сэр, - сказала она, вздернув подборок и мягко смыкая руки спереди. – Я поверила в то, что Вы – предмет интерьера. Могу я узнать, что Вы делаете в моем доме?

Отредактировано Lindsey Granger (2019-11-14 16:48:12)

+2

5

За спиной Цимбелина — через приоткрытую двойную дверь — виднелись огромные книжные шкафы. К некоторым из них были приставлены лестницы — не стремянки, а лестницы на упорах и с перильцами, чтобы можно было с комфортом добраться до верхних полок и даже пролистать несколько страниц, решая, та книга или нужно продолжать поиски. Силуэт винтовой деревянной лестницы уходил куда-то вверх, к галерее, опоясывающей библиотеку.
Дверь находилась по левую руку от письменного стола, полускрытого сейчас чехлом, и юная мисс казалась очень хрупкой по сравнению с массивной мебелью. Тусклый свет превращал девушку в силуэт, и Цимбелин невольно подумал о том, какое преимущество по сравнению с человеческим телом у него есть. Он мог сейчас сделать дюжину шагов вперёд, забросить эту госпожу «в моём доме» на плечо и отнести в подвал. А потом закрыть дверь и удалиться. И юная мисс ничего не смогла бы ему противопоставить. Интересно, размышлял Цимбелин, рассматривая лицо мисс «мой дом», если оставить её в подвале, дом уснёт?

Господин дворецкий не двинулся с места. Мисс «мой дом» произнесла эти слова так, как будто имела право их произносить: Цимбелин не заметил в её голосе сомнения, а это породило вопросы. Почему дом приветствовал её? Принесла ли она с собой что-то такое, что изъявляло волю хозяина? Была ли в этом воля хозяина? Хозяин приводил женщин в этот дом раньше, но ни одна из них не была такой юной — и ни одна не позволяла себе подобных высказываний. Цимбелином завладело любопытство.
Он изобразил лёгкий поклон — резкое, механическое движение, лишённое плавности, слишком точное для человеческого. И всё-таки насмешливое.

— Я храню этот дом для моего хозяина, — проговорил он тем же ровным и резким голосом, лишённым интонации. — Назови своё имя. Когда мой хозяин вернётся, он его потребует.

Тёмные глаза невысокого человека в тёмном фраке смотрели на мисс «мой дом» в упор, не мигая и ничего не выражая: так могли бы смотреть глаза настоящей статуи или портрета. Руки он сложил за спиной и никаким образом не отрезал девушке путь к отступлению: дверь, сквозь которую она вошла в рабочий кабинет хозяина, всё ещё была приоткрыта и свободна.
Цимбелину хотелось, чтобы юная мисс ушла — и больше не возвращалась, несмотря на интерес, связанный с её появлением и пробуждением дома. Дом был рад пробуждению, а вот Цимбелин — нет. Куда проще и приятнее было не думать, не чувствовать и не быть.

+2

6

Мистификация продолжилась – только этим Линдсей могла объяснить это «мой хозяин», повторенное глухим тоном испорченного фонографа. Вполне можно было допустить, что у человека-статуи и правда был хозяин и именно по его научению он все это устроил, но скепсис леди Грейнджер уже разросся до таких размеров, что она не верила ни в слова умелого мистификатора, ни в собственные выводы, которые она могла бы из них сделать.

В тоне незнакомца, в самой сути его коротких, рубленных фраз, без труда можно было прочитать угрозу, но почему-то чутье Линдсей, которому она, надо сказать, привыкла доверять, молчало об опасности. Ей было совсем не страшно находиться здесь, в пустом доме, с человеком, чьи намерения были ей неясны, а слова враждебны. Это вызывало у нее некоторое недоумение, но ход ему она предпочла не давать. Ей требовались все силы, чтобы сохранять самообладание. Ведь самообладание, говорила мать, это самое главное качество, коим обязана обладать леди. А только будучи леди, женщина в этом мире может рассчитывать на достойное обращение.

- Вы не слишком любезны, сэр, как для человека, который пробрался тайком в чужой дом, - холодно ответила Линдсей. – Чтож, извольте. Мое имя Линдсей Грейнджер. Вчера, в три часа пополудни, я вступила во владение домом номер девять на Парк-лейн, о чем имеются все положенные бумаги. Не знаю, кто Ваш хозяин и что он Вам приказал. Это, откровенно говоря, совсем не вызывает у меня любопытства. Единственное, чего я хочу в данный момент, чтобы Вы немедленно покинули территорию моей собственности, - она медленно и глубоко вздохнула. Выдержала паузу. – Вы слышите меня, сэр? Немедленно. Покиньте. Мой. Дом!

Отредактировано Lindsey Granger (2019-11-17 09:51:14)

+2

7

— Линдсей Грейнджер, — повторил Цимбелин, словно хотел запомнить имя хорошенько и ни за что его не забыть. Покидать «мой дом» он не планировал ни в ближайшем будущем, ни в отдалённом. Поэтому господин дворецкий не сдвинулся с места ни на йоту — ни вперёд, к мисс «мой дом», ни назад, от неё.
Имя не принесло ему понимания, и дом никак не отреагировал на него — зато откликнулся на повышенный голос. Откуда-то со стороны окна потянуло сквозняком. Сырой, промозглый ветерок коснулся подола мисс «мой дом» и пошевелил огоньки зажжённых ею свечей.

Дом не обладал столь развитым и живым сознанием, каким обладал Цимбелин. Он был похож, скорее, на преданную, хорошо выдрессированную собаку, которая всячески старалась угодить своему хозяину и заслужить его взгляд или, ещё лучше, дружескую трёпку. Дом радовался мисс Грейнджер бездумно, беспричинно и безоглядно, как радуется пёс возвращению хозяина — но ещё было ясно: если Цимбелин действительно уйдёт, только-только пробудившаяся магия снова заснёт. Или даже хуже...
Где-то глубоко внутри дома что-то отчётливо заскрипело — длинным, высоким звуком, который обычно описывают авторы готических романов, когда появляется привидение. Привидения не появилось, зато в комнате стало как будто темнее.

— Интересно, — проговорил Цимбелин всё тем же безжизненным голосом, — как бы мог я проникнуть в твой дом, если он был заперт на все замки, включая оконные? И откуда бы на моей одежде собралось столько пыли? И почему меня должны интересовать твои желания.

Цимбелину приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы удержать в своём тоне безэмоциональность: его так и подмывало съязвить. Цимбелина раздражала неразгаданная загадка: мисс «мой дом» не дала ему никаких объяснений, потому что бумаги не имели над ним никакой власти. Власть имела только кровь, но её обладательница вела себя так, как будто забрела во входную дверь по ошибке и совсем не представляла, что за ней скрывается. А ещё ему было интересно, как поступит мисс «мой дом» в ответ на прямое неподчинение её приказам. Раз уж она разбудила его, о чём её никто не просил, то пускай теперь наслаждается его обществом.

— Если дом действительно принадлежит теперь тебе, то и моё имя ты должна знать, — сказал господин дворецкий. — Ведь я храню этот дом для моего хозяина. Назови его.

+1

8

Собственное имя в устах этого странного мистификатора резануло Линдсей слух. Что-то в его холодном резком голосе превращала звуки ее имени в нечто крайне некрасивое. Неприятное. Она сжала зубы, чтобы не позволить себе потребовать человека-статую замолчать. Возможно, она бы и не выдержала, но ее отвлек громкий звук в глубине дома. Линдсей нахмурилась и посмотрела на мистера «скажи-свое-имя» с подозрением и уже некоторой враждебностью.

- Пожалуй, и правда стоит проверить оконные замки, - словно бы в пустоту бросила она, когда человек-статуя закончил рассказывать ей о том, что ему интересно, тоном, исключающий понятие «интерес» из обихода как такового. – И, наверное, придти сюда с полисменом. Глупо с моей стороны не подумать о том, что в старых домах могут завестись не только плесень и крысы.

Слова Линдсей были грубы и она вполне отдавала себе отчет в том, что раздражение ее, достаточно неуместное для леди, выплескивается из нее неудержимым потоком. Ей следовало бы сохранить достоинство и не вступать с незваным гостем в перебранку. Это было, по меньшей мере глупо, а по большей – еще и опасно. В четких, резких, словно отчеканенных словах человека-статуи, в его каменном лице и тяжелой неподвижности, она явственно видела угрозу. Но по-прежнему не чувствовала опасности.  Словно бы выпила вина. В голове пузырьками игристого взрывалась злость. Линдсей рассмеялась.

- Это действительно смешно, - сказала она, отсмеявшись, переступила с ноги на ногу, и только тут поняла, что все это время провела в неподвижности, словно бы копируя своего странного собеседника. Чтобы стряхнуть с себя это чувство, она подошла к окну. Сквозь грязное стекло было видно разросшийся сад, в котором скорее угадывались, чем действительно просматривались дорожки. Очевидно, когда-то этим садом очень гордились и уделяли ему много времени. Но это прошло. Линдсей встала к окну боком, чтобы видеть и сад, и своего незваного гостя, который утверждал, что она должна знать его по имени. Она назвала бы его сумасшедшим, но для сумасшедшего это был слишком сложный план. Пробраться сюда, придать себе вид статуи, дождаться новую хозяйку дома… зачем? Чтобы сейчас нести всю эту чушь? Мог бы начать убеждать, что в доме действительно водятся привидения, это звучало бы куда разумнее.

- Если Вы после этого все же уйдете, сэр, я могу попробовать угадать Ваше драгоценное имя, - сухо усмехнулась Линдсей. – Мистер… Макбет? Нет? Ромео? Вам бы подошла роль Ромео, если бы Вы убрали со своего лица… вот это вот, - она провела рукой у своего лица, показывая что «вот это вот» такое, но развивать тему не стала. – Не Ромео? Жаль. Эгеон? Тимон? Гамлет? С Гамлетом у Вас бы тоже получилось. Винченцио? Цимбелин? Лир? Что, Вы совсем не любите Шекспира? Как жаль.

+2

9

Странное это, должно быть, было зрелище. Иногда случается так, когда и отец, и мать определённо красивы, их черты сочетаются странным, причудливым образом — и красота где-то теряется. Лицо Цимбелина несло в себе правильные черты и гармоничные пропорции: чётко очерченные скулы, большие глаза, высокий лоб, полные губы. Портил впечатление, разве что, нос — крупный, с горбинкой, в старости он стал бы крючковатым, как у злодеев на книжных иллюстрациях. В общем, это застывшее лицо нельзя было назвать ни красивым, ни привлекательным — а неподвижность лишь усиливала это впечатление.
Зато когда мисс «мой дом» упомянула Вильяма Шекспира и принялась небрежно бросать имена, в глазах неподвижно стоящего юноши вспыхнул гнев — яростный и яркий, стоящий на ненависти столь глубокой и сильной, что скрывать было невозможно. Зрачок расширился мгновенно, и на мисс Грейнджер смотрели глаза абсолютно чёрные и столь же живые, сколь мёртвым было лицо.

Цимбелин ненавидел Вильяма Шекспира — только потому, что тот, кто дал ему это имя, Шекспира безмерно уважал и даже любил. Цимбелин ненавидел своё имя, потому что оно постоянно напоминало ему о его природе. Цимбелин гордился своим именем, потому что имя звучало красиво и было именем короля. Цимбелин ненавидел то подобие жизни, которое он принуждён был продолжать — прямо сейчас, по вине этой барышни, не обладающей знанием и пониманием, но обладающей властью крови. Цимбелин гордился собой в той же мере, в которой им гордился его создатель: он был совершенен, он был уникален, в него вложено было могущественное заклинание, не имевшее себе равных и подобных, он был произведением искусства, чудом, победой над самой смертью.

Ненависть в глазах господина дворецкого не была абстрактной: сейчас он ненавидел её, мисс Линдсей Грейнджер, потому что она имела неосторожность всколыхнуть застарелое чувство ненависти ещё большей. Кровь не стучала в висках, краска не прилила к щекам, пот не выступил на лбу, дыхание не участилось. Цимбелин принудил себя молчать, потому что у него всё ещё был выход: мисс «мой дом» назвала много имён. Она не знала его имени, и, если он ей его не подскажет, то и не будет знать, а значит, никакой власти у неё не возникнет. Она не заставит его служить себе, потому что служить — это продолжать жизнь, жизнь деятельную и активную, думать и соприкасаться с домом снова и снова.

— Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, — голос остался безэмоциональным, но теперь он походил на старый завод из музыкальной шкатулки — слова были сказаны почти нараспев, если можно было назвать музыкой записанные когда-то ноты.

Шекспир, значит. Дом замер, притаился, напуганный этой вспышкой гнева и ненависти — чувство уже пошло на убыль, но взгляд господина дворецкого оставался злым. О, он был совсем не против, чтобы мисс Грейнджер привела в дом полисмена: дом не любит чужаков и не пускает их внутрь. Интересно, что станет делать человек в мундире, когда Цимбелин сломает ему шею?

— Уходи, — сказал Цимбелин наконец. Он не знал, сколько продлится бодрствование, вызванное каплей крови, но надеялся, что недолго. Не позволял себе думать о том, что, уходя в прошлый раз, его хозяин приказывал ему уснуть.

+2

10

Должно быть, что-то в воздухе этого странного дома так действовало на нее, но Линдсей, как никогда, ощущала свою двойственность – чувство, от которого старалась избавиться всю свою недолгую жизнь. Разум, привыкший к материализму, кричал ей одно, но все ее существо восставало против него. Знание, не подкрепленное ничем, кроме собственных ярких ощущений наполняло ее с макушки до пят, и даже нормальный человеческий страх пасовал перед ним. Линдсей твердо знала, как если бы это было законом мироздания – земля внизу, небо наверху, дождь мокрый, а здесь, в этом доме, ей не причинят никакого вреда. И сколько бы не старался мистификатор с замерзшим лицом, сколько бы не проявлял открытой, явственной враждебности, мисс Грейнджер даже не потрудилась бы испугаться.

Еще этим утром она была совершенно уверенна, что дом в Лондоне ей без надобности. Странное наследство незнакомого человека, который не оставил ей ни намека на то, почему вдруг решил оставить свое запущенное, но все равно крайне дорогое имущество ей. Неожиданные подарки обыкновенно радовали Линдсей, но такие непонятные – едва ли. Ее не оставляло ощущение близкого подвоха, словно бы кто-то не просто пошутил, но сделал это со злым умыслом. Мистер Дэвис бегал сейчас по городу, пытаясь собрать сведения о мистере Пеннироуде, основываясь на которых она должна была решить, как поступить. Избавиться от дома, если это возможно, было бы отличным решением – так она думала, пока не пришла сюда. Сейчас же ей совсем не хотелось не только избавляться, но и уходить. Что бы там не говорил странный мистификатор.

- Это мой дом, - повторила она, но сейчас ее слова были наполнены совсем другим чувством. В нем не было возмущения, с которым она встретила незваного гостя. Дом был – ее, и это не подлежало ни объяснению, ни сомнению. Она провела ладонью по пыльному подоконнику. Ей показалось, что она знает каждую бороздку на теплом старом дереве едва ли не с рождения. – Так что между нами, пожалуй, - она вновь усмехнулась, - неразрешимое противоречие, сэр.

Линдсей помолчала. Холодная, какая то неживая ярость, что текла к ней из глаз странного человека-статуи, который продолжал притворяться чем-то несусветным вроде автоматона, была ей неприятна. Стремление всем нравиться, не иначе. Какое ей было дело, как к ней относится человек, который проникает в чужой дом без приглашения да еще и разыгрывает всякие сцены, достойные трагедий Шекспира? Впрочем… Мисс Грейнджер смерила его еще одним задумчивым взглядом.

«Ну да,  - сказала она себе. – Актер, кто же еще. Надо было сразу догадаться»

Ее агрессия, которая являлась прямым следствием агрессии человека-статуи, тут же сошла на нет. Она рассматривала его почти с симпатией. Линдсей по-особенному относилась к актерам, пусть ее мать и употребила немало усилий, чтобы среди их соседей никто об этой детали биографии Арабеллы Грейнджер не узнал.

- Я и правда уйду, - сказала она куда мягче. – И вернусь завтра. До этого времени, я надеюсь, Ваша работа уже будет закончена. Я с бесконечным уважением отношусь к людям Вашей профессии, и мне не хотелось бы стать причиной Ваших неприятностей, но завтра я приду не одна и не смогу ничего для Вас сделать, если Вы все еще будете оставаться здесь, сэр. Всего доброго.

Она обошла его, не задев и краем платья, вышла из кабинета и прошла по темному коридору к лестнице. Вокруг ей слышались странные шорохи, но Линдсей приказала себе не обращать внимание на мистификацию. Она спустилась в холл, и только когда положила ладонь на дверную ручку, позволила себе обернуться. Холл. Лестница с резными перилами. Все было точно так же, как в тот момент, когда она вошла. Или нет?..

+2

11

Дом как будто прислушивался — внимательно, задумчиво склонив голову и подавшись к говорившей девушке всем корпусом вперёд. В комнате буквально плавало это задумчивое внимание, неторопливое раздумие. Пусть оно не ощущалось отчётливо, но что-то в доме изменилось однозначно.
Дом на Парк-лейн был живым существом — так уж вышло, что наполняющая его сверху донизу магия требовала от дома самостоятельных действий, несложных, но требующих системы и послушания. Дом был живым существом, и ему нравилось быть живым. Он слишком редко и слишком недолго имел такую возможность, так что сейчас пробуждение было радостным подарком — и что же? Подарок собираются отнять?

И, как любое живое существо, дом на Парк-лейн обладал сердцем — не собственным, сердце было так сказать приходящим и билось теперь в груди девушки, не видевшей или не замечавшей происходящего вокруг себя. Войдя в эту дверь, она вдохнула жизнь в глубоко спящие стены, комнаты и коридоры, а произнеся слова — несколько раз произнеся «дом мой» достигла несколько иного, чем хотела достичь. Стены, комнаты и коридоры услышали и запомнили. Произнеся эти слова — произнеся искренне и громко, мисс Линдсей Грейнджер связала себя со странным домом на Парк-лейн чем-то вроде обещания, пусть и не желала этого делать, наверное. Но дом желал — и обещание было принято.
Пусть и с обидой. Дом не обладал мощным сознанием или развитым интеллектом, но он привык, что хозяева к нему относятся, как к живому существу — с гордостью и вниманием. Слово «собственность» было непонятным, но очень неприятным. Дом принял эту девушку как члена семьи, а она желала оторвать и выбросить из дома неотъемлемую его часть — и тем самым обречь живое существо на страдания.

Господин дворецкий был связан с домом неразрывно и прочно, хотя дом был построен и создан раньше, чем он переступил порог — но пока Цимбелин не прибыл на Парк-лейн, волшебство было незакончено. Он мог выйти из дома — физически, но он был разумом этого места, его памятью и его волей. Потеряв своего хранителя — Цимбелин не солгал, дом потерял бы память. Всю память, включая осознание себя, и погрузился бы во тьму безумия, а магия начала бы медленно разрушаться. Так вода медленно подмывает опоры моста, покуда сооружение не рухнет вдруг в реку.

Цимбелин стоял неподвижно и думал только о том, что он должен — обязан! — продолжать стоять неподвижно, покуда мисс «мой дом» не спустится по лестнице и не закроет за собой дверь. Он не должен убивать её, твердил себе господин дворецкий, потому что в ней та сама кровь, что бы это ни значило и какое объяснение этому бы ни существовало. Рано или поздно хозяин вернётся, он всегда возвращается рано или поздно. Поэтому необходимо стоять неподвижно, не позволить ненависти выплеснуться через край. Это было сложно — и, занятый внутренней борьбой со своим бешенством, Цимбелин пропустил мимо ушей всё, что ему было сказано. Он даже не заметил, в какой именно момент девушка покинула хозяйский кабинет — и почувствовал искреннее облегчение, когда обнаружил, что её больше нет в комнате.

А вот дом заметил. И, когда мисс Грейнджер обернулась, на неё смотрели лица — множество лиц. Они больше не скрывались: глаза на портретах обрели осознанность взгляда и теперь в этом взгляде читался явный укор, грустный и молчаливый. Резные ручки буфетов, изображавшие головы, повернулись в сторону мисс Грейнджер и тоже смотрели на неё. Барельефы на дверцах высоких буфетов изменили свои очертания, потому что занятые ранее охотой люди тоже смотрели на неё. Статуя выглянула из своей ниши, и даже фреска, украшавшая потолок, изменила свои очертания. От всех этих лиц не исходило ненависти, как от застывшего лица дворецкого. Лица смотрели с печалью и с обидой, как будто были жестоко и несправедливо обмануты.

А потом замок на входной двери щёлкнул — громко и излишне резко, почти показательно. Как будто его закрыли на ключ, но ключ оставался у мисс Грейнджер.

+2

12

«Это все только кажется», - говорила себе Линдсей. – «Только кажется, только кажется…»

Мысленный бубнеж нисколько не помогал, хотя в самоубеждении мисс Грейнджер являлась признанным экспертом. Глаза все еще смотрели и взгляды их совсем Линдсей не нравились. Она попятилась и уперлась спиной в дверь как раз в тот момент, когда звонкий издевательский щелчок оповестил ее о том, что мистерия, с какой бы целью она не была затеяна, продолжается.

Девушка резко обернулась, схватилась за дверную ручку, дважды дернула – разумеется, безуспешно. Она попробовала вставить ключ в замок, но ни один из связки не подошел. Руки ее дрожали, поэтому она сделала глубокий вдох, ниже опустила голову, чтобы не видеть картин, статуй и барельефов, которые были в холле в изобилии. Потом она снова взялась за ключи, перепробовала их еще раз повторяя мысленно: «Мне только кажется». Ни о, ни другое не привело к результату.

Линдсей сглотнула и медленно повернулась. Она надеялась, что страх уйдет, испугавшись прямого взгляда, как бывает со смутными тенями в углах, которых боишься, спрятавшись под одеялом. Но глаза по прежнему смотрели на нее. Обиженно. Укоризненно. «Чего они от меня хотят?» - в отчаянье подумала девушка и тут же устыдилась. Какие глупости лезут в голову. Это все этот ужасный дом. Она была неправа, назвав его своим. У нее, конечно же, не может быть такого ужасно дома. Нужно от него избавится. Продать. И побыстрее!

Но для начала нужно было из этого дома выбраться. «Предположим, - размышляла Линдсей, упорно встречая взгляд дома своим прямым взглядом, хотя ей было по-настоящему жутко, - что дверь просто захлопнулась. Я ее не закрывала, но… может быть ветер? И замок заклинило от удара. Он же старый». Объяснение выглядело логично. Линдсей отлепилась от двери и подошла к окну, высокому, в два этажа. Ей подумалось, что, может быть, Клара вернулась, обеспокоившись ее долгим отсутствием, но Клары нигде не было видно. Вероятнее всего, она топталась по другую сторону ворот, но до них было слишком далеко, а оконное стекло слишком давно не мыли, чтобы можно было сказать что-то со всей определенностью.

Линдсей сглотнула и вновь бросила упрямый взгляд на сотни глаз, которым чего-то от нее было надо. Мистер-статуя-но-на-самом-деле-актер не спешил снисходить со  второй этажа. От былой симпатии, которая ослабила бдительность мисс Грейнджер, не осталось и следа. Актер он там или не актер, а это наверняка все его вина. Может это дом такой специальный аттракцион. Как комната страха с тряпичными чучелами, падающими откуда сверху. Тогда чья это дурная шутка – оставить его в наследство Линдсей? Может это вовсе и не наследство?

«Надо отсюда выбираться» - решительно сказала себе девушка, отталкиваясь от стены, к которой она успела прислонится. Подергала оконную раму, но та, разумеется, не открылась. Однако, в любом доме должна быть задняя дверь. Линдсей даже примерно представляла – где.

Крыло для слуг она нашла с некоторым трудом, все же дом был огромен, но свернув в узкие коридоры и миновав две узкие боковые лестницы, она оказалась в кухне, выглядящей, надо сказать, очень странно. Огромное помещение словно было вовсе не было предназначено, чтобы в нем находились люди. Печи и шкаф стояли почти вплотную к столам, сработанных, скорее всего, для великанов – так высоки они были. Линдсей не стала заходить в кухню, сразу направившись к двери в конце коридора. Разумеется, та была закрыта, но перебирая ключи, она, наконец, нашла нужный, повернула, замок щелкнул… Но не успела она открыть дверь даже на половину, как так захлопнулась, словно бы в нее ударил резкий порыв ветра. Разумеется, замок снова заклинило.

- Уже совсем не смешно! – вслух и очень громко сказала Линдсей пустоте. И тут же услышала дребезжание. Доносилось оно из кухни. Мисс Грейнджер сглотнула, резко вскинула подборок вверх, поправила шляпку и пошла смотреть, что же там такое дребезжит. Может, крысы? Крыс она боялась, но не слишком.

+2

13

Как только мисс Грейнджер вошла в кухню, всё сразу смолкло — так маленькие дети застывают в потешной позе, застуканные за какой-то шалостью. То же самое произошло и со всем просторным помещением. Дверца одного из буфетов, в которых хранилась посуда, была приоткрыта, а стопки тарелок будто бы поменяли своё расположение. Одна из тяжёлых чугунных сковород, висевших в ряд на крюках, теперь лежала на грубой столешнице — никакого звука падения, с которым это орудие убийство должно было бы грохнуться на столешницу.

Но самое примечательное было в другом. Центр кухни занимала грандиозная печь — именно к ней примыкали с одной стороны высокие рабочие столы, а с другой оставалось достаточно места, чтобы усадить в ряд с полдюжины человек. Печь была сложена из светлого кирпича, сейчас скрытого слоями пыли, и во все четыре стороны открывала полукруглые зевы растопки. Сейчас заслонки были отодвинуты, а внутри горел огонь. Недавно растопленный, он только-только занимался, пожирая солому и примериваясь к первому полену.
Поленья лежали тут же, в углу, сложенные аккуратными стопками, достигавшими почти потолка. Несколько поленьев валялось на полу, как будто кто-то невидимый, хозяйничавший тут раньше, поспешил спрятаться, а потому не довёл своё дело до конца. Огонь разгорался — это был совсем обыкновенный огонь, красно-оранжевого цвета, и от него шло тепло.

Если присмотреться, становилось понятно, что даже грубая кухонная мебель и тяжёлая посуда для готовки всё равно были украшены. Ножки массивных столов были украшены причудливой резьбой, похожей на ту, что украшала верхний край въездных ворот. Рукоять сковороды изображала из себя ветвь какого-то диковинного растения и заканчивалась кованым листом с изящно сделанными краями. Даже кочерга была не просто чугунной палкой, загнутой на конце — она изображала изогнувшуюся в прыжке змею. Рукоять была сделана в виде головы — глаза смотрели на мисс Грейнджер с любопытством — а загнутый конец представлял собой хвост.

Из гостиной донеслись более мелодичные звуки — кто-то играл на рояле. Мелодия не была ни вальсом, ни этюдом — ничего печального или лиричного в этих звуках не было. А ещё звуков было очень много — играли в четыре руки.

Мелодия доносилась из большой гостиной, которая при желании могла служить — и служила в своё время — бальным залом. Это была просторная светлая комната, необычная в отделке настолько, насколько мог быть необычным бальный зал. Вместо дерева или ткани её стены были выложены голубоватым мрамором с прожилками. Пол тоже был каменным — ни паркета, ни ковров. Стены комнаты уходили вверх и смыкались стеклянным куполом, который поддерживали некогда увитые плющом колонны. Гостиная изображала из себя подводный грот. Вела в неё резная арка, скрытая длинными нитями, унизанными какими-то кристаллами вперемешку с крохотными колокольчиками.

Белоснежный рояль стоял на возвышении в углу и производил ноты сам по себе. А окно, занимавшее всю стену и украшенное затейливым витражом, было распахнуто в сад. Вероятно, так когда-то и было задумано — но сейчас непохоже было, чтобы окно открыл ветер, потому что ни палой листвы, ни ещё какого сора в комнату не было нанесено.

+2

14

Крыс на кухне не было – это можно было сказать с уверенностью. Возможно, конечно, они просто очень хорошо прятались, но едва ли это имело значение. Расположения всей кухонной утвари Линдсей, конечно не запомнила, но то, что огня в печи, в тот момент, когда она заглянула в кухню в первый раз, не было, могла сказать со всей опредленностью. Так что одно из двух. Либо это все же чья-то умелая мистификация, либо она сошла с ума. Первый вариант нравился мисс Грейнджер несколько больше, хоть и изрядно раздражал.

Некоторое время Линдсей напряженно смотрела в пламя. Если бы кто-то увидел ее сейчас – даже она сама – то поразился бы тому, сколь жестким может стать ее нежное лицо. Это выражение совершенным образом преображало черты, дарованные девушке природой, и сквозь них проступало нечто другое, совершенно непохожее на Арабеллу Харрис, от которой ее дочь унаследовала красоту. Однако, отличай Дом своих хозяев по чертам лица, а не по магии, живущей в их крови, он увидел бы несомненное сходство юной девушки и могущественного мага, давшему Дому и форму, и жизнь в целом.

Линдсей смотрела только в огонь. Взгляд ее не метался по кухне, силясь отыскать потайную дверь или самих мистификаторов, легко укрывшихся рядом со стеллажами полными посуды. Это было совершенно бессмысленно. Даже открой мисс Грейнджер странный заговор прямо сейчас, что бы ей это дало? Кто даст гарании, что у мистификаторов добрые намеренья, и когда она ткнет в них пальцем с воплем: «Ага! Попались!» ей просто-напросто не свернут шею? Мысль была дикой. Совершенно не свойственной Линдсей, которая всю жизнь провела  в безопасности и которой мать всю эту же самую жизнь объясняла, что с «леди не может случится ничего плохого, если она ведет себя достойно». Однако, Лондон и этот дом действовали на мисс Грейнджер странным образом. Заставляли переосмыслить свое поведение в кратчайшие сроки.

«Надо отсюда выбираться» - твердо сказала себе Линдсей, резко отворачиваясь от огня и направляясь по коридору обратно. Ее вовсе не влекла музыка. Просто Линдсей планомерно открывала все двери, которые попадались ей на пути и дергала ставни, и гостеприимно распахнутое окно оказалось только в комнате с самоиграющим роялем. Глупо было вестись на поводу у тех, кто все это затеял, но Линдсей уже поняла, что иначе ее из дома не выпустят. Поэтому бросив на рояль один, но весьма неприязненный взгляд, мисс Грейнджер полезла через окно в сад.

Ноги ее утонили в буйнорастущей траве по колено. Линдсей поспешно отошла от дома и вышла на садовую тропинку только чтобы понять она находится не просто на заднем дворе, а у входа в то, что когда то было садовым лабиринтом. Кто, скажите на милость, подводит садовый лабиринт вплотную к дому? Она оглянулась и поняла, что находится от дома не иначе как в десяти шагах. Что за ерунда?

- Что за ерунда? – спросила Линдсей вслух, но ответа, конечно же, не получила. Она еще раз посмотрела на стены лабиринта, когда-то бывшие аккуратно постриженными кустами, теперь же напоминающими терновник из сказки про какую-нибудь вечно спящую принцессу. Потом посмотрела на дом. Налево лабиринт тянулся, казалось, бесконечно далеко, зато справа был какой-то проход, ведущий к мосту. Линдсей направилась туда.

+2

15

Кое-где на стенах лабиринты ещё остались поздние соцветия — розы, непременно белые. Лабиринт был ещё одной диковиной, потому что умел изменять направления своих дорожек, устраивать тупики в мечтах, где раньше их не было, и открывать проходы в казалось бы цельной стене. С его помощью было легко отвести гостя туда, куда хотелось хозяину дома, развести по разным сторонам парка или заставить встретиться. Но сейчас лабиринт был неподвижен — магии в нём было намного меньше, нежели в самом доме, и поэтому спал он более глубоким сном.

Вода в канале была чистой. Кое-где на поверхности плавали опавшие листья, но ни камышей, ни кувшинок не значилось. Каменный мост — абсолютно прямой, а не выгнутый на модный азиатский манер — поддерживали резные колонны, а перила по обеим сторонам украшали каменные скульптуры разных животных. Вход на мост охраняли два индийских слона. Уши у них были невелики, зато попоны — богато украшены. На лбах у слонов красовались цветки лотоса, которые когда-то служили светильниками.
Дальше перила поддерживали обезьянки, ставшие друг другу на плечи, изящные длинноногие птицы с изогнутыми шеями, ставшие на задние лапы саблезубые тигры, олени и львы. Спуск по другую сторону стерегли змеи — огромные, ставшие на свои хвосты кобры с раскрытыми капюшонами. На их головах были установлены маленькие короны — другие держатели свечей. Каменные ступени спускались к выложенной гравием дорожке.
Канал тут делал поворот, нёс кристально-чистую воду рядом с аллеей, усаженной по обеим сторонам какими-то заморскими цветущими кустами, которые сейчас стояли молчаливо и медленно роняли листву.

Дорожка спускалась туда же, куда и русло канала — к большому пруду, по которому можно было плавать на лодках. Посередине водоёма был виден островок и какие-то строение на нём, но добраться туда не было никакой возможности — ни моста, ни лодок на берегу не оказалось. Дорожка меж тем не заканчивалась, а вела к небольшому флигелю.
Флигель был необычен тем, что на одной из стен совсем не было окон — зато другая практически полностью состояла из стекла, и если все эти окна открыть, то флигель мог бы оказаться частью сада вокруг. Над крышей возвышалась огромная труба какой-то очень большой, видимо, печи, а рядом со входом был сооружён навес, под которым всё ещё оставались сложенные дрова. Дверь была закрыта, в вход охраняли каменные львы, лежавшие по обеим сторонам от крыльца.

Заметив фигурку девушки на мосту, львы подняли головы — и их глаза из каменных стали живыми. И вот сейчас они подходили к Линдсей, осматривая её с головы до ног, как две огромные кошки, увенчанные густыми гривами. Львы были сделаны из мрамора, поэтому и их гривы были белоснежными, а глазами им служили какие-то синие камни. Они стали по обе стороны от юной барышни, не делая попыток напасть, но и не давая к себе притронуться: держались чуть дальше, чем на расстоянии протянутой руки.
Львы проводили девушку к задней калитке через огромный парк, выбирая кратчайший путь — весь путь занял едва ли больше десяти минут, но и пруд, и крыша с трубой очень быстро скрылись из виду.

На самом деле, калиткой это сооружение можно было назвать с очень большой натяжкой. Выход был меньше парадного, но при желании через эту «калитку» легко можно было бы проехать на лошади. Кованая створка калитки была украшена точно так же, как и парадный вход — и лицо тоже смотрело на мисс Грейнджер с выражением немого печального укора. Открываться калитка не желала, но потом лицо возвело очи горе, скривилось — и створка мягко, не издавая противного скрежета, который могла бы вызвать ржавчина, немного отворилась.

Цимбелин в это время закрывал высокое окно в гостиной, глядя на мисс «мой дом» синими глазами мраморных львов, охранявших, скажем так, рабочий кабинет хозяина. Дом не хотел отпускать эту мисс, но господин дворецкий желал, чтобы она ушла и больше не возвращалась. Это было желание, продиктованное старым страхом — даже не страхом, парализующим ужасом перед тем, кого Цимбелин называл не иначе, как «хозяин». Он вовсе не хотел, чтобы под власть этого человека попал ещё кто-то, понимая ту правду, в которой не желал себе признаваться.
А правда была простой: разбудить дом мог только кровный родственник его создателя — и родство между ними должно быть очень близким.

+1


Вы здесь » Mist & Shadows » игровой архив » Вы наш гость


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно